Эдмунд Купер - Сомнительная полночь [сборник]

Марион-А встала и посмотрела на Маркхэма:

— С вашего разрешения, сэр?

— Нет.

Солуна надулась:

— Я-то надеялась, что вы шутите, дорогой. Перестаньте, не мешайте мне.

— Сожалею, — сказал Маркхэм, — но нет.

— Живые андроиды! Почему нет?

— Сам не совсем понимаю, но мне все это противно.

— Включите психику на нейтраль, старина, — сказал Брессинг. — Вы уж слишком серьезны. Надо привыкнуть, что андроиды делают всякие штуки. Они же просто машины.

— Не такие штуки, — ответил Маркхэм. — От этого меня тошнит.

Солуна потянулась и демонстративно зевнула.

— Я оставляю вас. Развлекайтесь тихо своей тошнотой, — ласково сказала она. — Хочу поплавать. Идешь, Антан?

Брессинг вздохнул:

— Наверно, иду.

Он поднялся и, перед тем как пойти в воду, повернулся к Маркхэму и тихо сказал:

— Она ужасно чувствительна, дружище. Но это компенсируется ее постельными достоинствами.

— Желаю вам всего лучшего, — ровным голосом сказал Маркхэм. Он смотрел, как Брессинг ковыляет к воде, и подумал, что тот напоминает ему дрессированного морского льва. Тут он заметил внимательный взгляд Марион-А.

— Я бы попросил вас принести мне что-нибудь выпить. И скажите этим чертовым андроидам, чтобы пошли и занялись тем, что там от них требуется, где-нибудь в другом месте.

— Да, сэр.

Вскоре она вернулась с парой больших ореховых коктейлей. Маркхэм удивленно поднял брови:

— Черт, мне с двумя не справиться.

Марион-А поставила напитки:

— Я подумала, может, вы захотите, чтобы я составила компанию, сэр.

— Почему же нет? Я лучше выпью с андроидом, чем с этими идиотами.

— Спасибо, сэр, — сказала Марион-А и взяла меньшую скорлупу.

— За совершенную машину, — с иронией сказал Маркхэм, поднимая свой коктейль, — в отличие от несовершенного человеческого существа.

Марион-А улыбнулась:

— Существовали философы, которые рассматривали человека как машину.

— Да, но едва ли совершенную… Ну, для одного вечера вполне достаточно. Давайте убираться отсюда.

Через десять минут они стояли на улице, возле студии «Лотос». Маркхэм глубоко вдохнул чистый, ночной воздух. После расслабляющей жары синтетического тихоокеанского юга он был похож на терпкое вино.

Когда они сели в геликар, Маркхэм еще раз взглянул на огромный бетонный купол.

— Псевдо-матка, — заметил он мрачно, — для созревания стерильной жизни… Думаю, я пройдусь по парку, перед тем как пойти домой… выгуляю это проклятое место из себя!

Во время Войны Букингемский Дворец был почти полностью разрушен. Но когда была основана Лондонская республика как самостоятельное государство, его отстроили не как королевский дворец, поскольку наследственного трона больше не существовало, а как символическую резиденцию власти.

Новый дворец совсем не был похож на своего старомодного предшественника. И хотя он стоял точно на той же площади между Конститьюшн-хилл и Мэлл, навсегда исчезли его хмурый каменный фасад, тяжелые порталы и темные, однообразные окна. Вместо него выросла почти сферическая структура, наружная поверхность которой полностью была сделана из стеклянных кирпичей, посеребренных в шахматном порядке, так что общее впечатление было такое, будто световой шар катится в Дворцовые Сады.

Тщательно продуманная система освещения создавала ночью впечатление, что дворец медленно вращается с ровным и почти гипнотическим мерцанием.

Хотя Маркхэм постарался прибыть на президентский прием точно ко времени, цо количеству геликаров и реактивных машин он понял, что вряд ли является одним из первых. Его и Мариой-А встретил андроид в пышной ливрее и провел их к одной из четырех массивных колонн, поддерживающих сферу.

Каждая из колонн была полой, и внутри находился вместительный лифт. Маркхэм и Марион-А быстро поднялись на главный этаж дворца, где их встретил другой андроид и провел через полукруглую галерею и две большие прихожие, в Большой Зал, куда и стекались люди.

Наконец они подошли к большой обитой медью двери с крошечными оконцами из разноцветного стекла; по краям двери стояли два важных андроида в форме, оба держали в руках по античной алебарде. Дверь бесшумно открылась и они увидели мажордома. Маркхэм выступил вперед и предъявил пригласительную карточку, после чего андроид церемониально постучал о пол серебряным жезлом и громко выкрикнул:

— Мистер Джон Маркхэм и П. А.

Не успел Маркхэм осмотреться, как оказался лицом к лицу с президентом Лондона.

Клемент Бертранд был крепко сбитый седой человек лет шестидесяти с небольшим. Его розовый, здоровый цвет лица и гладкая кожа никак не соответствовали его облику. На нем был короткий черный церемониальный камзол, отороченный горностаем, штаны до колен, гладкие белые чулки и туфли с большими золотыми пряжками. Маркхэм подумал, что он выглядит рядом с ним как школьник-переросток.

— Вечерний привет, — сказал Президент официально. На лице его была улыбка, но проницательные глаза оставались серьезными.

— Вечерний привет, сэр, — ответил Маркхэм с легким поклоном, как его инструктировали. — Вы были очень добры, что пригласили меня.

Клемент Бертранд засмеялся:

— Любопытно видеть вас, мой друг. Вивиан мне все о вас рассказала. Сказала, что вы — декадент-пуританин, кем бы вы ни были. Полагаю, эта маленькая ведьма уже ищет вас. Ну, присоединяйтесь к толпе, осваивайтесь. После обеда нам нужно поговорить.

— Мисс Ниони ап Симон и П. А., — объявил мажордом.

Маркхэм быстро прошел в Большой Зал, напоминающий большой подводный грот. За толстыми стеклянными стенами в подводных зарослях плавали рыбы всевозможных размеров, форм и оттенков, иногда жалуя скучными взглядами толпы болтающихся по залу людей. Глядя на яркие, очень открытые платья женщин и чуть менее кричащую одежду мужчин, Маркхэм чувствовал, что он тоже попал в некое подобие аквариума и теперь не меньший узник, чем эти рыбы.

— Сэр, — раздался рядом густой, мужественный голос. — Вы окажете мне немалую честь, если позволите предложить вам елизаветинского бренди из запасов президента. Во всей республике осталось только шесть ящиков этого напитка.

У незнакомца было приятное лицо, но оно, как показалось Маркхэму, не имело возраста, и наиболее всего на нем выделялись глубокие, проницательные глаза. Он был выше Маркхэма. Его одежда была сравнительно спокойных тонов, и в нем чувствовались такое благородство и такая целеустремленность, что это резко отличало его от остальных.